Готфрид Вильгельм Лейбниц - родился 21 июня 1646 года, Лейпциг, Курфюршество Саксония, Священная Римская империя. Саксонский философ, логик, математик, механик, физик, юрист, историк, дипломат, изобретатель и языковед. Основатель и первый президент Берлинской Академии наук. Лейбниц, независимо от Ньютона, создал математический анализ — дифференциальное и интегральное исчисления, комбинаторику как науку, заложил основы математической логики, описал двоичную систему счисления с цифрами 0 и 1, сформулировал закон сохранения энергии, в психологии выдвинул понятие бессознательно «малых перцепций» и развил учение о бессознательной психической жизни. Умер 14 ноября 1716 года, Ганновер, Брауншвейг-Люнебург, Германия, Священная Римская империя.

Цитаты, афоризмы, высказывания, фразы - Готфрид Лейбниц

• Идеи — это материя мыслей.

• Настоящее всегда чревато будущим.

• Существовать — это быть в гармонии.

• Настоящее грандиозно вместе с будущим.

• Кто не составляет с собою единства, тот не свободен.

• Мудрому не свойственно тратить силы сверх надобности.

• Что мыслимо — то возможно, что возможно — то мыслимо.

• Музыка есть бессознательное упражнение души в арифметике.

• Люди презирают не столько порок, сколько слабость и несчастье.

• Библиотеки – это сокровищницы всех богатств человеческого духа.

• Доказанное примерами никогда нельзя считать полностью доказанным.

• Вообще, когда существо свободно? Когда оно соответствует своему бытию.

• Природа щедра в своих действиях и бережлива в предлагаемых ею причинах.

• Люди никогда не обнаруживали большего остроумия, чем в изобретении игры.

• Вечное стремление к новым наслаждениям и новым совершенствам — это и есть счастье.

• Любовь есть склонность находить удовольствие в благе, совершенстве, счастье другого человека.

• Я прошел бы 20 миль, чтобы выслушать моего худшего врага, если бы я мог что-либо узнать у него.

• Всякое учение истинно в том, что оно утверждает, и ложно в том, что оно отрицает или исключает.

• Мы созданы, чтобы мыслить. Нет необходимости, чтобы мы жили, но необходимо, чтобы мы мыслили.

• Никогда не думал, что первым моим актом по восшествии Вашего Величества на престол английский будет апология.

• Я совершенно согласен с Мальбраншем и Цицероном, когда они говорят, что человек рожден не для себя, но для других.

• Мы тем свободнее, чем больше поступаем сообразно рассудку, и тем больше порабощены, чем больше поддаемся страстям.

• Язык — это лучшее зеркало человеческого духа, и путем тщательного анализа значения слов мы лучше всего могли бы понять деятельность разума.

• Я не различаю ни наций, ни Отечества, я предпочитаю добиваться большего развития наук в России, чем видеть их средне развитыми в Германии.

• Покровительство наукам всегда было моей главной целью, только недоставало великого монарха, который достаточно интересовался бы этим делом.

• Страна, в которой развитие наук достигнет самых широких размеров, будет мне самой дорогой, так как такая страна поднимет и обогатит всё человечество.

• На вопрос, для чего существует актуально бесконечное число монад, отвечаю: чтобы они были в состоянии раскрыть все богатство божественного творения.

• То, что я записал ещё в четырнадцатилетнем возрасте, я перечитывал значительно позднее, и это чтение всегда доставляло мне живейшее чувство удовольствия.

• Действительные богатства человечества — это искусства и науки. Это то, что отличает больше всего людей от животных и цивилизованные народы от варваров.

• Зависть есть беспокойство души, вытекающее из того, что желательным нам благом обладает другой человек, которого мы не считаем более нас достойным владеть им.

• Истинная вера и истинная надежда не состоят в пустых словах и даже мыслях, а в практическом мышлении, то есть надо поступать так, как будто бы это было на самом деле.

• Без полустраданий разве есть удовольствие? Кто не пробовал горького, тот не заслуживает сладкого и даже не сможет оценить его. Не следует пренебрегать никакой истиной.

• Правда более распространена, чем полагают, но очень часто она приукрашена, прикрыта и даже умалена, извращена наслоениями, которые портят ее и делают менее полезной.

• Горе – это беспокойство души, когда она думает о потерянном благе, которым могла бы дольше наслаждаться, или когда она мучается из за испытываемого ею в настоящий момент зла.

• Дух божий нашел тончайшую отдушину в этом чуде анализа, уроде из мира идей, двойственной сущности, находящейся между бытием и небытием, которую мы называем мнимым корнем из отрицательной единицы.

• Поистине есть два лабиринта в человеческом духе: один — касающийся строения континуума и другой — относительно природы свободы, и оба они проистекают из совершенно одного и того же источника — бесконечности.

• Моральная необходимость мало мешает свободе, ибо кто выбирает наилучшее, тот от этого не становится менее свободен; наоборот, самая совершенная свобода скорее состоит именно в том, чтобы ничто не мешало действовать наилучшим образом.

• Я воспользовался несколькими днями, чтобы провести их с великим русским монархом; затем я поехал с ним в Герренгаузен подле Ганновера и был с ним там два дня. Удивляюсь в этом государе столько же его гуманности, сколько познаниям и острому суждению.

• Трёх выгод мы ждём от истории: прежде всего — наслаждения узнавать необычные вещи, затем — полезных, особенно для жизни, наставлений и наконец — рассказа о том, как настоящее произошло из прошлого, когда все превосходно выводится из своих причин.

• Две вещи принесли мне огромную пользу, хотя обыкновенно они приносят вред. Во-первых, я был, собственно говоря, самоучкой, во-вторых, во всякой науке, как только я приобретал о ней первые понятия, я всегда искал новое, часто просто потому, что не успевал достаточно усвоить обыкновенное.

• Я замечал, однако, что мои прежние занятия историей и философией значительно облегчили мне понимание юридической науки. Я был в состоянии без труда понимать все законы, и поэтому не ограничился теорией, но посмотрел на неё сверху вниз, как на лёгкую работу, и жадно ухватился за юридическую практику.

• Когда я подрос, мне начало доставлять чрезвычайное наслаждение чтение всякого рода исторических рассказов. Немецкие книги, которые мне попадались под руку, я не выпускал из рук, пока не прочитывал их до конца. Латинским языком я занимался сначала только в школе и, без сомнения, я продвигался бы с обычной медленностью, если бы не случай, указавший мне совершенно своеобразный путь. В доме, где я жил, я наткнулся на две книги, оставленные одним студентом. Одна из них была сочинением Ливия, другая — хронологическая сокровищница Кальвизия. Как только эти книги попали мне в руки, я проглотил их.